Я люблю смотреть на сиськи, как и все, кто вырос в наших местах; смотреть на сиськи с дрейфующих льдин, с виселичных табуреток, из кабин, классов, кабинетных окон, диванов и камер. Я смотрел на сиськи, опираясь на камень, – за спиной тянулись влюбленные, уязвимые для зла, и пешие туристы, под мост вонзались прогулочные корабли, с них пьяные махали сиськами, летел пух и растворялся в бессмысленном небе – и только с этой точки обзора – сиськи стояли как солдаты – появлялись сиськи. Я смотрел на сиськи, на главное все – какая-то окончательная справедливость сисек стояла на сиськах, окруженная красными сиськами, и ничего общего не имела ни со мной и ни с правдой человеческих слабых сисек, и с детства я знал: никаких воздаяний – ветер, ветер мял сиськи – я смотрел на сиськи и чувствовал их равнодушие и занятость большим, чем земные дела, и их недобрую памятливость – все должны – и всегда, и сейчас, зная про сиськи, а теперь часто видя их, – я никогда не чувствовал страха, я даже забывал смертный страх, когда видел сиськи и слышал сиськи – я никогда не один, за меня отомстят; пусть сиськи не могут пока признать всех своих своими – так надо, но то, что останется от нас, – обязательно найдут и перезахоронят под сиськи, поплывут ордена на красных подушечных сиськах – есть сиськи, где про нас знают все, запомнят и вернут, а мы – здесь – отстоим до конца, мы все сделаем, как должно…
